Травма - это не судьба, а эпизод биографии

maya_lebedeva

Фрейд и его наставник, Йозеф Брейер, написали ряд превосходных статей о природе психотравмы ещё в 1890-е, однако впоследствии отреклись от своих выводов, поскольку утверждение о встречаемости инцеста в «добропорядочных венских семьях», принадлежавших среднему классу, вызывало очень сильное смущение у их коллег.

Однако в начале 1990-х, подобно тому, как это уже происходило в 1902, 1917 и 1947, в тот момент, когда движение по исследованию психотравмы начало приносить серьёзные результаты, произошла контрреакция.

В данном конкретном случае это произошло вследствие общественного движения, продвигавшего идею о так называемых ложных воспоминаниях. Оно пыталось доказать, что истории о насилии, которые рассказывали нам наши клиенты, лишены оснований, поскольку они были результатом систематического внушения им ложных воспоминаний со стороны психотерапевтов. Значительная часть этого движения поддерживалась римско-католической церковью, сталкивавшейся с огромным количеством судебных исков, связанных с обвинениями священников в сексуальном насилии над детьми, а также психологами, которые хорошо зарабатывали в контексте судебно-психологической экспертизы, занимаясь опровержением заявлений, делаемых жертвами сексуального насилия. После того, как вереница судебных исков против церкви была так или иначе закрыта, вместе с нею исчезла и вся «индустрия» ложных воспоминаний.

Понимаете, как я уже говорил, в США примерно 40 % взрослых людей имеют небезопасную привязанность. Но среди тех людей, которые приходят на психотерапию, намного более высокий процент, как мы обнаружили, имеют в основе небезопасную привязанность — в значительной степени или хотя бы в некоторой. Опять же может быть целый спектр тяжести небезопасной привязанности. Но мы… и здесь я должен подчеркнуть: я говорю об американской статистике, однако в 2010 году было исследование, которое провела Наталья Плешкова, российский исследователь, работающий здесь, в Санкт-Петербурге. Она взяла выборку младенцев из петербургских семей — благополучных семей, проживающих в Санкт-Петербурге. Насколько я помню, там было около 130 младенцев. И она обнаружила, что только лишь у менее 7 % была безопасная привязанность, что означает, что 93 % этой выборки имеет какую-то форму небезопасной привязанности здесь, в Санкт-Петербурге, и знаете, это очень беспокоит, конечно же, ведь все эти младенцы из семей, в которых, как казалось, не было особо какого-либо насилия, понимаете, не было вообще ничего ужасающего. Но почти 93 % этих детей, — они проживали второй год своей жизни, — имели небезопасную привязанность; и Плешкова выдвинула предположения, почему дело обстояло так, почему среди этих детей был настолько низкий уровень безопасной привязанности.

Это очень интересно, те идеи, о которых она говорила: в российской культуре, в обществе, вероятно, присутствует много нерешённого горя и психотравм из-за событий и происшествий, которые происходили в течение десятилетий; и когда у родителя есть нерешённая психотравма или недопрожитое горе, это будет влиять на его уход за ребёнком, на его родительство. Так что это ещё одна причина, почему настолько важно для благополучия детей, чтобы родители могли проработать и, в идеале, исцелить тот тип внутренней небезопасности, который они несут в себе — тот тип нерешённого горя или психотравмы, возникшей в их биографии, в биографиях их родителей, в истории культуры в целом, и это один из аспектов, почему я так люблю эту работу, ведь она может оказывать эффект не только индивидуально на людей, приходящих к нам за психотерапией, но и чем больше мы помогаем кому-то индивидуально, кто может стать впоследствии родителем, тем больше это будет помогать, в свою очередь, их детям, чтобы у них развивалась безопасная привязанность.

Столкнувшись со страхом смерти, люди задают себе вопросы, размышлять о которых раньше не было времени, тестируют и перестраивают свою теоретическую картину мира. Оказавшись безоружными перед фактом собственной смертности и обесцениванием привычных стремлений, они проходят все стадии от отрицания до принятия, чтобы в итоге найти способ жить по-новому в изменившемся мире.

И здесь люди с опытом депрессивных расстройств оказываются теми немногими, кто хотя бы отчасти к этому готов — ведь тревожно-депрессивные состояния заставляют переживать страх смерти и учиться с ним жить изо дня в день.

«В этом плане пациенты с депрессией, как ни странно, более психологически зрелые, чем здоровые люди, — говорит Оксана Назарова, — ведь мы живем так, будто смерти не существует. А когда у тебя депрессия, ты всегда помнишь, что умереть можно в любой момент».
Люди с аффективными расстройствами и сами чувствуют эту внезапно обретенную ситуативную силу — сейчас они вовсе не изгои, ведь сейчас со всеми происходит что-то подобное.

«Человек с депрессией теперь может прийти к своему родственнику, который раньше его отвергал, и сказать: „Я знаю, что с тобой, — рассказывает Назарова. — Тебе страшно умереть? Мне тоже. Но мне и раньше было страшно. Ты можешь рассказать мне об этом, и я это выдержу“».

natakholina

Однажды психологи провели один очень интересный полевой эксперимент. В центре цветочной лужайки они посадили мать с годовалым ребенком. Мать сидела на специальном люке, который мог быстро уходить под землю и полностью скрывать ее от глаз ребенка.

Что происходило дальше. Мать с ребенком сидят в центре лужайки. Ребенок осторожно осматривается. Затем так же осторожно отпускает мать и начинает с интересом исследовать окружающий его мир. В это время психологи быстро прячут мать в углубление под землю и ребенок, обернувшись в очередной раз, не обнаруживает ее на месте. В ту же секунду он полностью теряет интерес к окружающему миру и стремительно мчится туда, где только что была мать. Ее быстро поднимают, ребенок прижимается к матери и полчаса не отпускает ее.

Спустя какое-то время он снова осторожно отпускает ее и, постоянно оглядываясь, начинает исследовать окружающий мир: листочки, цветочки, бабочек. Мать снова прячут. Ребенок с воем и воплями несется к месту, где она только что была, мать поднимают и (!) после второго раза психологам не удалось дождаться момента, когда ребенок снова бы решился отпустить свою мать и начать исследовать окружающий мир.

И к чему это я вспомнил. А к тому, что этот эксперимент позволил психологам заподозрить, что если человек патологически привязан к матери, близким, работе, месту – это не означает, что его мать или его работа или место жительства такие уж прекрасные. Это может означать как раз обратное. Патологическая привязанность у людей чаще всего наблюдается к нестабильным, ненадежным, плохим объектам. Именно этим объясняется загадка патологической влюбленности многих женщин в вечно исчезающих мужей и многих детей в вечно исчезающих родителей. Знаете, кто больше всего любит своих матерей? Детишки в детских домах.

Поэтому мой совет сегодня не прост: если Вам кажется, что ваши дети мало уделяют вам внимания, слишком много времени проводят в изучении мира, который их окружает, слишком счастливы без вас – не огорчайтесь. Это значит, что вы – хорошие родители. Вы просто всегда за спиной своего ребенка, вы всегда в его сердце, он настолько уверен в вас, что ему не нужно постоянно оглядываться на вас, ему не нужно быть рядом с вами. Вы выполнили свой родительский долг. Это не плохо. Это хорошо. Но немного, конечно, грустно.

Автор: Юрий Вагин

Все мы знаем из мира психологии, что травматические события могут вытесняться и забываться. Причём, забытая травма не изживает себя, не исчезает со временем, а сидит внутри человека и портит ему жизнь, выдавая всеразличные симптомы и порой приводя к психическим расстройствам.

Но как же это происходит на уровне биологии?

За то, как обрабатывается стрессовая информация, и за то, как она затем сохраняется в памяти, отвечает в том числе гамма-аминомасляная кислота (ГАМК, или, по-английски - GABA).

ГАМК считают очень важным "тормозящим" веществом, в отличие от глутамата, который считают "возбуждающим" веществом. В идеале, ГАМК и глутамат - это как инь-янь нашего организма, которые уравновешивают друг друга.

Также у ГАМК есть 2 вида рецепторов:
- синаптические
- экстра-синаптические

Синаптические рецепторы регулируют возбуждение нашего мозга и отвечают за обработку внешних стрессовых событий. Этот тип рецепторов напрямую связан с глутаматом, как было написано выше.

Экстра-синаптические рецепторы - это более "глубокий" уровень в том плане, что они уже не реагируют на внешний мир (как синаптические рецепторы), они реагируют только на "внутренний мир". Их действие зависит от химического баланса нашего организма, этот внутренний химический баланс они и регулируют. От того, как работают эти рецепторы, будет зависеть наше эмоциональное состояние - будем ли мы сонные, бдительные, подавленные или даже психотически-возбуждённые.

Одни учёные открыли, что наш мозг функционирует как бы на разных волнах, как радио с его AM и FM волнами: одна волна для нормального функционирования, и другая волна - для функционирования во время стресса.

Когда мы находимся в нормальном состоянии, мы находимся, условно говоря на AM волне. Все события правильно обрабатываются и уходят в сознательную память. Вспомнить эти события нам не составляет никакого труда.

Когда мы находимся в стрессовом состоянии, мы находимся на условной FM волне. В это время экстра-синаптические рецепторы ГАМК могут быть сильно активированы и влияют на то, что стрессовые события "кодируются" по-другому, не так, как простые события.

Когда стресс уходит, мы опять находимся на AM волне и та информация, которая была записана в память во время FM волны, становится нашему сознанию не доступна.

Однако, если наш организм снова попадёт на стрессовую FM волну, и если наши экстра-синаптические рецепторы будут снова сильно активированы, то старые воспоминания будут нам доступны и смогут быть нами осознаны.

Вероятно, этим можно объяснить принцип эмоциональных флешбеков: когда наш организм попадает в то же "химическое состояние", которое у него было во время травмы, то мы попадаем на FM волну и все травматические воспоминания всплывают на поверхность.

Этим также можно объяснить тот факт, почему у некоторых людей вследствие травмы развиваются расстройства, а у других нет.

Если человек не воспринимал событие как ужасающее, скорее всего его экстра-синаптические рецепторы не были активированы (за ненадобностью). Событие обрабатывалось обычным путём и не происходило никакого вытеснения воспоминаний.

Если человек воспринимал стрессовое событие как превышающее его психические возможности с ним справиться, тогда, вероятно, подключались экстра-синаптические рецепторы ГАМК и запускали обработку информации уже по другому пути.

Возможно, этим можно отчасти объяснить и процессы, происходящие с человеком со множественным расстройством личности. Предположительно, в силу многократных травм, разные травматические события могли у него записываться на разных волнах, уже даже не на двух, а на ещё большем их количестве. Что и объясняет, что эти разные волны могут восприниматься как совершенно разные состояния и иногда могут быть интерпретированы как отдельные субъективные личности. (Но это неточно, надо об этом ещё подробней почитать).

Вот так это всё работает. Фантастика, да?

---
Информация отсюда