transurfer (![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png)
transurfer) wrote2011-09-14 10:29 am
transurfer) wrote2011-09-14 10:29 am
(no subject)
Из предисловия Алис Миллер к ее "Драме одаренного ребенка", издание 1995 года (via amtranslations):
Со времени написания оригинальной «Драмы» я пришла к пониманию многих вещей, которые в то время я не понимал и которые, как я понимаю сейчас, были за гранью осознания. Я бы хотела подытожить здесь некоторые мои размышления, а также сделать обзор моих более поздних работ для тех, кто хочет узнать из них больше на эти темы:
1. Раньше я очень старалась понять для себя и объяснить другим мотивацию родителей, которые наносят вред своим детям. В результате у меня сложилось впечатление, что старание понять точку зрения родителей должно быть частью терапии. На самом деле все наоборот. Если мы стараемся понять чувства тех, кто ранит нас, мы теряем контакт со своими собственными чувствами, теми самыми, которые являются ключевыми для того, чтобы обнаружить наши раны и вылечить их. Чувствовать свою боль, а не боль наших родителей - это необходимое условие для успешности любой терапии. Без ясного понимания этого (того понимания, которого не хватало в оригинальной версии "Драмы"), мы не сможем помочь себе. А также не сможем и помочь нашим родителям. Но они могут помочь себе сами, если они хотят и готовы чувствовать и решать свои проблемы самостоятельно, а не за счет своих детей.
2. Мой опыт научил меня, что принятие идеи о необходимости прощения - и по прошествии 16 лет я все еще верю, что это правильно - заводит процесс терапии в тупик. Это блокирует раскрытие чувств и ощущений, которые невозможно пережить на ранних стадиях терапии, но которые, с развитием внутренней силы и устойчивости могут в конечном итоге проявиться. Некоторые воспоминания приходят спустя годы после начала терапии, когда мы наконец становимся достаточно сильными, чтобы их выдержать. Этому плодотворному появлению новых воспоминаний не должно препятствовать закрытие, которое происходит, когда мы должны прощать (см. Миллер, 1993).
3. Обычное проговаривание своих чувств не приносит никакой пользы и ни к чему не приводит, и многие люди проводят годы в традиционной терапии, занимаясь именно этим, не испытывая ни малейших изменений. Они даже не осознают тот факт, что это делает ситуацию еще более трагичной. Чтобы открыть доступ к нашей собственной правде, мы должны прожить и проговорить наши чувства в контексте внутреннего диалога. Для тех, кто на самом деле хочет исцелиться от последствий детских травм, все традиционные методы являются бесполезными, сбивающими с верно пути, и потенциально опасными, поскольку они усиливают интеллектуальную защиту против чувств и не препятствуют появлению подавленных воспоминаний, даже если терапевт или аналитик побуждает пациента "говорить о травме", будь это жестокое отношение или сексуальное насилие.
В интеллектуальных видах терапий подозрения, допущения или предположения, сделанные терапевтом, не могут быть проверены на точность и подтверждены. Они могут быть верными или неверными, но даже если они правильные, это знание не будет полезным для исцеления пациента. наши собственные чувства и телесные ощущения, о которых мы узнаем в ходе терапии, могут дать нам верный ответ о том, что с нами происходило на самом деле. Только с помощью их ответов мы можем пробудить наши подавленные воспоминания и интегрировать знания, хотя достоверная информация, полученная от членов семьи, может дать нам дополнительное подтверждение их правильности. В некоторых видах терапий, которые вводят пациента в заблуждение, люди могут придти к ложным или неточным выводам, основанным на интеллектуальных процессах, но эти выводы не являются воспоминаниями. Понятие "фальшивая память"вводит нас в заблуждение и, по сути, противоречит само себе (см. Миллер 1990а).
4. "Новые" методы могут претендовать на работу с "чувствами", но по факту использовать традиционную мораль и идеологию, которая не дает нам видеть реальность. Все, что они могут предложить - это кратковременное облегчение симптомов. Если терапевтический процесс останавливает 12интеграцию всей правды, то мы становимся зависимыми от групп и от "Высших Сил".После чувства эйфории вначале, от возвращению к депрессии будет удерживать посвещение себя вербовке новообращенных, но эти новообращенные, в свою очередь, нуждаются в потенциальных последователях. Это, кстати, является самым подходящим объяснением, почему число последователей растет, независимо от несостоятельности идеи (См. Миллер 1993).
5. Огромной ошибкой является представление о том, что травму возможно вылечить с помощью символических образов. Это совершенно не относится к процессу оздоровления. Творчество дает возможность выразить боль от травмы в символическом виде, но не помогает вылечить травму. Если символическая месть за жестокое обращение в детстве была бы эффективна, то диктаторы могли бы в конце концов перестать унижать и мучить людей. Но пока они предпочитают обманывать себя в том, на кого в действительности направлен их гнев, и пока они продолжают подпитывают свою ненависть в символической форме вместо того, чтобы испытать и разрядить его в контексте своего собственного детства, их жажда мести останется неутолимой. (см. Миллер 1990а).
6. Жестокое обращение с детьми не является неизбежной судьбой человечества, как я думала, когда писала "Драму". Его можно предотвратить, восполняя тот урон, который был нанесен нам в детстве, посредством эффективной терапии. Родители, которые работают над травмами собственного детства, не будут жестоки со своими детьми.
7. Прекращение жестокости в отношении детей возможно с помощью большего публичного осознания этой проблемы. Можно было бы избежать ненужных детских страданий, если например, недавние открытия о связи между матерью и новорожденным (через контакт глаз и телесный контакт) были бы более широко распространены. Связь с матерью дает ребенку большее ощущение безопасности и защищенности на всю его оставшуюся жизнь, и происходит это, когда у матери начинается гормональный всплеск именно после родов и именно если в это время ребенок находится рядом с ней; и это является лучшей предпосылкой для укрепления и установления у нее чувства любви к ребенку. Женщина, которая имеет возможность установить связь со своим новорожденным ребенком с первых моментов, когда она становится матерью, меньше подвергается опасности проявлять к нему жестокость и сможет лучше защищать его и от своего прошлого, и от прошлого отца ребенка. Когда женщина испытывает чувство любви к ребенку, чувствует его любовь, его беспомощность и зависимость от нее, это может помочь ей дать выход своей подавленной боли. Если такого не происходит, разрушающая сила ее неосознанных травм будет продолжать управлять ею и заставлять травмировать ребенка.
8. Меня часто спрашивают, почему некоторые люди, перенесшие в детстве жестокое обращение, не становятся жестокими по отношению к своим детям. Ответы на эти вопросы я дала в своих книгах "Запретное знание" и "Разбивая стену молчания", где я постаралась объяснить важнейшую роль "помогающего свидетеля" в детстве и "знающего свидетеля" для взрослых людей. Тем не менее, я не знаю никого, кто подвергшись жесткому обращению в детстве, не вел потом себя деструктивным образом (по крайней мере, самодеструктивным), став взрослым, пока он продолжал отрицать насилие, которому был подвержен.
9. Со мной часто спорят читатели и терапевты по поводу проблем, придуманными сторонниками так называемого Синдрома Ложной Памяти и активисты групп поддержки "несправедливо обвиненных" родителей, деятельность которых направлена на то, чтобы заставить замолчать своих взрослых детей. Я думаю, что попытки сделать это, предпринимаемые родителями, властями и юристами, мотивируются не только желанием доказать свою невиновность или защитить свои финансовые интересы, но также, более всего, более глубокой причиной: страхом перед своими подавленными чувствами. Рассказы переживших насилие, а затем открывших для себя правду после долгого периода отрицания и разобщенности с самим собой, воспринимаются как угроза, потому что такие люди встают в позицию обвинения и потому что они вызывают в других их собственные воспоминания. Такие люди бросают вызов репрессиям. Родители, юристы и адвокаты могут спросить себя, сознательно или неосознанно: "Если такие ужасные вещи случались с Энн или Мэри, и они не знали об этом в течение многих десятилетий, то как я могу быть уверен, что внутри меня не скрываются подобные переживания?". Только потому, что они не хотят задумываться, что подобные вещи могли произойти и с ними, и вместо встречи с правдой они предпочитают верить в "синдром фальшивых воспоминаний", они могут закрыть на все глаза и продолжать жить, как раньше.
Целиком здесь.
Со времени написания оригинальной «Драмы» я пришла к пониманию многих вещей, которые в то время я не понимал и которые, как я понимаю сейчас, были за гранью осознания. Я бы хотела подытожить здесь некоторые мои размышления, а также сделать обзор моих более поздних работ для тех, кто хочет узнать из них больше на эти темы:
1. Раньше я очень старалась понять для себя и объяснить другим мотивацию родителей, которые наносят вред своим детям. В результате у меня сложилось впечатление, что старание понять точку зрения родителей должно быть частью терапии. На самом деле все наоборот. Если мы стараемся понять чувства тех, кто ранит нас, мы теряем контакт со своими собственными чувствами, теми самыми, которые являются ключевыми для того, чтобы обнаружить наши раны и вылечить их. Чувствовать свою боль, а не боль наших родителей - это необходимое условие для успешности любой терапии. Без ясного понимания этого (того понимания, которого не хватало в оригинальной версии "Драмы"), мы не сможем помочь себе. А также не сможем и помочь нашим родителям. Но они могут помочь себе сами, если они хотят и готовы чувствовать и решать свои проблемы самостоятельно, а не за счет своих детей.
2. Мой опыт научил меня, что принятие идеи о необходимости прощения - и по прошествии 16 лет я все еще верю, что это правильно - заводит процесс терапии в тупик. Это блокирует раскрытие чувств и ощущений, которые невозможно пережить на ранних стадиях терапии, но которые, с развитием внутренней силы и устойчивости могут в конечном итоге проявиться. Некоторые воспоминания приходят спустя годы после начала терапии, когда мы наконец становимся достаточно сильными, чтобы их выдержать. Этому плодотворному появлению новых воспоминаний не должно препятствовать закрытие, которое происходит, когда мы должны прощать (см. Миллер, 1993).
3. Обычное проговаривание своих чувств не приносит никакой пользы и ни к чему не приводит, и многие люди проводят годы в традиционной терапии, занимаясь именно этим, не испытывая ни малейших изменений. Они даже не осознают тот факт, что это делает ситуацию еще более трагичной. Чтобы открыть доступ к нашей собственной правде, мы должны прожить и проговорить наши чувства в контексте внутреннего диалога. Для тех, кто на самом деле хочет исцелиться от последствий детских травм, все традиционные методы являются бесполезными, сбивающими с верно пути, и потенциально опасными, поскольку они усиливают интеллектуальную защиту против чувств и не препятствуют появлению подавленных воспоминаний, даже если терапевт или аналитик побуждает пациента "говорить о травме", будь это жестокое отношение или сексуальное насилие.
В интеллектуальных видах терапий подозрения, допущения или предположения, сделанные терапевтом, не могут быть проверены на точность и подтверждены. Они могут быть верными или неверными, но даже если они правильные, это знание не будет полезным для исцеления пациента. наши собственные чувства и телесные ощущения, о которых мы узнаем в ходе терапии, могут дать нам верный ответ о том, что с нами происходило на самом деле. Только с помощью их ответов мы можем пробудить наши подавленные воспоминания и интегрировать знания, хотя достоверная информация, полученная от членов семьи, может дать нам дополнительное подтверждение их правильности. В некоторых видах терапий, которые вводят пациента в заблуждение, люди могут придти к ложным или неточным выводам, основанным на интеллектуальных процессах, но эти выводы не являются воспоминаниями. Понятие "фальшивая память"вводит нас в заблуждение и, по сути, противоречит само себе (см. Миллер 1990а).
4. "Новые" методы могут претендовать на работу с "чувствами", но по факту использовать традиционную мораль и идеологию, которая не дает нам видеть реальность. Все, что они могут предложить - это кратковременное облегчение симптомов. Если терапевтический процесс останавливает 12интеграцию всей правды, то мы становимся зависимыми от групп и от "Высших Сил".После чувства эйфории вначале, от возвращению к депрессии будет удерживать посвещение себя вербовке новообращенных, но эти новообращенные, в свою очередь, нуждаются в потенциальных последователях. Это, кстати, является самым подходящим объяснением, почему число последователей растет, независимо от несостоятельности идеи (См. Миллер 1993).
5. Огромной ошибкой является представление о том, что травму возможно вылечить с помощью символических образов. Это совершенно не относится к процессу оздоровления. Творчество дает возможность выразить боль от травмы в символическом виде, но не помогает вылечить травму. Если символическая месть за жестокое обращение в детстве была бы эффективна, то диктаторы могли бы в конце концов перестать унижать и мучить людей. Но пока они предпочитают обманывать себя в том, на кого в действительности направлен их гнев, и пока они продолжают подпитывают свою ненависть в символической форме вместо того, чтобы испытать и разрядить его в контексте своего собственного детства, их жажда мести останется неутолимой. (см. Миллер 1990а).
6. Жестокое обращение с детьми не является неизбежной судьбой человечества, как я думала, когда писала "Драму". Его можно предотвратить, восполняя тот урон, который был нанесен нам в детстве, посредством эффективной терапии. Родители, которые работают над травмами собственного детства, не будут жестоки со своими детьми.
7. Прекращение жестокости в отношении детей возможно с помощью большего публичного осознания этой проблемы. Можно было бы избежать ненужных детских страданий, если например, недавние открытия о связи между матерью и новорожденным (через контакт глаз и телесный контакт) были бы более широко распространены. Связь с матерью дает ребенку большее ощущение безопасности и защищенности на всю его оставшуюся жизнь, и происходит это, когда у матери начинается гормональный всплеск именно после родов и именно если в это время ребенок находится рядом с ней; и это является лучшей предпосылкой для укрепления и установления у нее чувства любви к ребенку. Женщина, которая имеет возможность установить связь со своим новорожденным ребенком с первых моментов, когда она становится матерью, меньше подвергается опасности проявлять к нему жестокость и сможет лучше защищать его и от своего прошлого, и от прошлого отца ребенка. Когда женщина испытывает чувство любви к ребенку, чувствует его любовь, его беспомощность и зависимость от нее, это может помочь ей дать выход своей подавленной боли. Если такого не происходит, разрушающая сила ее неосознанных травм будет продолжать управлять ею и заставлять травмировать ребенка.
8. Меня часто спрашивают, почему некоторые люди, перенесшие в детстве жестокое обращение, не становятся жестокими по отношению к своим детям. Ответы на эти вопросы я дала в своих книгах "Запретное знание" и "Разбивая стену молчания", где я постаралась объяснить важнейшую роль "помогающего свидетеля" в детстве и "знающего свидетеля" для взрослых людей. Тем не менее, я не знаю никого, кто подвергшись жесткому обращению в детстве, не вел потом себя деструктивным образом (по крайней мере, самодеструктивным), став взрослым, пока он продолжал отрицать насилие, которому был подвержен.
9. Со мной часто спорят читатели и терапевты по поводу проблем, придуманными сторонниками так называемого Синдрома Ложной Памяти и активисты групп поддержки "несправедливо обвиненных" родителей, деятельность которых направлена на то, чтобы заставить замолчать своих взрослых детей. Я думаю, что попытки сделать это, предпринимаемые родителями, властями и юристами, мотивируются не только желанием доказать свою невиновность или защитить свои финансовые интересы, но также, более всего, более глубокой причиной: страхом перед своими подавленными чувствами. Рассказы переживших насилие, а затем открывших для себя правду после долгого периода отрицания и разобщенности с самим собой, воспринимаются как угроза, потому что такие люди встают в позицию обвинения и потому что они вызывают в других их собственные воспоминания. Такие люди бросают вызов репрессиям. Родители, юристы и адвокаты могут спросить себя, сознательно или неосознанно: "Если такие ужасные вещи случались с Энн или Мэри, и они не знали об этом в течение многих десятилетий, то как я могу быть уверен, что внутри меня не скрываются подобные переживания?". Только потому, что они не хотят задумываться, что подобные вещи могли произойти и с ними, и вместо встречи с правдой они предпочитают верить в "синдром фальшивых воспоминаний", они могут закрыть на все глаза и продолжать жить, как раньше.
Целиком здесь.